Бремя идолов - Страница 14

Ждал вас в своем кабинете.

— Напрасно, — с сожалением заметил Дронго, — теперь ваши сотрудники будут знать, что вы спускались вниз, чтобы встретить обычного сотрудника зарубежной радиокомпании. В результате интерес ко мне возрастет, а нам с вами это не нужно. Они замкнутся передо мной.

— Я на это посмотрел несколько иначе, — возразил Сорокин, — если станет известно, что я специально спустился вниз, чтобы встретить вас, значит, априори, уважать вас будут чуточку больше, чем обычного посетителя. Если я оказываю вам «особое покровительство», то никто не захочет портить отношения прежде всего со мной.

— Логично, — засмеялся Дронго, — очевидно, в вашей редакции выстроена строгая иерархия.

— Иначе нельзя, — вздохнул Сорокин, — развалят газету. Думаете, нам легко сохранять такой тираж?

В коридоре, куда они поднялись на лифте, курили два молодых сотрудника.

Увидев Главного, появившегося вместе с незнакомым человеком, оба потушили сигареты и ускользнули в соседний кабинет. Сорокин покачал головой и нарочито громко сказал: «Ох уж эти курильщики».

Секретарь Главного, сидевшая за столиком в приемной, при появлении шефа почтительно встала, как бы ожидая указаний. Дронго обратил внимание на ее красивые ноги, которые она не особенно скрывала под мини-юбкой, очень короткой даже по московским меркам. Блондинка, девица лет двадцати, улыбнулась Сорокину и без интереса посмотрела на Дронго, как на одного из ежедневных просителей, осаждавших кабинет шефа.

Сорокин попросил вызвать какого-то Корытина и, пропустив гостя вперед, вошел в кабинет, просторную, очень светлую комнату, обставленную не без канцелярских излишеств. Открыв массивный сейф, он достал из него три пачки крупных купюр и протянул гостю.

— Здесь двадцать пять тысяч.

— Спасибо. — Дронго положил их во внутренний карман пиджака. Он никогда не считал деньги.

Главный редактор, как бы забыв тут же о денежном вопросе, спросил:

— Вызывать людей сюда или хотите беседовать наедине?

— Только в вашем присутствии. Иначе они решат, что я следователь прокуратуры, и вообще не захотят ничего рассказывать. А еще лучше — вызовите кого-нибудь из заместителей и поручите меня его заботам.

— Я уже вызвал, — кивнул Сорокин, — Корытин Савелий Александрович, наш ответственный секретарь, неплохо знал Звонарева. Он, собственно, и привел его к нам. Если захотите, сначала побеседуете с ним, а уже потом с теми журналистами, которые вас заинтересуют. Он как раз один из тех двух журналистов, чьи фамилии я вам вчера отметил.

— У погибшего были друзья в редакции?

— Мы все были его друзьями. Но особенно близко он дружил с Олегом Точкиным.

— Это который пишет на криминальные темы?

— Вы неплохо знаете наших сотрудников, — удивился Сорокин.

— Иногда читаю их статьи, — признался Дронго. — Да, по-моему, «Московский фаталист» читает вся Москва.

— Раньше у нас был огромный тираж, — признался Сорокин, — сейчас он немного упал. Но это общий спад, и мы тут ничего не можем сделать. Хотя пока неплохо держимся.

— Разрешите, — в кабинет вошел человек лет сорока в больших роговых очках.

Редкие волосы тщательно маскировали уже весьма заметную лысину. Одетый в темно-синюю рубашку в клетку и серые брюки, он больше был похож на банковского клерка или бухгалтера, чем на журналиста.

— Входи, входи, — пригласил его Сорокин. — Вот, Савелий Александрович, это журналист из английской радиокомпании. Мистер… — он замялся, вспомнив, что не согласовал фамилию с ее «обладателем».

— Дино Корти, — нашелся Дронго, назвав первую пришедшую ему на ум итальянскую фамилию. В Европе ему часто говорили, что он похож на итальянца, а в гостиницах или в ресторанах, где он оставлял чаевые, его обычно благодарили по-итальянски.

— Господин Корти живет в Италии, — начал Сорокин, — он хочет встретиться и поговорить с нашими ребятами насчет погибшего Славы Звонарева. Они собираются делать о нем репортаж.

— У нас же никто не говорит по-итальянски, — удивился Корытин, — если по-английски, то тогда — да.

— Я говорю по-русски, — улыбнулся Дронго, изобразив мягкий акцент.

— Тогда проблем нет, — кивнул Корытин, — идемте ко мне, мы все обсудим.

Дронго поднялся, кивая на прощание Сорокину. В отличие от кабинета главного, где царил полный порядок и присутствовал некий шарм, небольшой кабинет «рабочей лошади» редакции являл собой пример полного творческого беспорядка.

— Садитесь, — и хозяин показал гостю на один из трех стульев, свободных от бумаг и подшивок.

Дронго сел, с любопытством оглядываясь.

— Вы работаете в России? — спросил его хозяин кабинета.

— В последнее время да, — кивнул Дронго.

— А вы хорошо говорите по-русски, — заметил Корытин. — Что вас интересует конкретно? Хотите сделать материал о несладкой жизни российских журналистов?

— Нет. Мне интересен факт смерти одного Звонарева. Как он погиб, почему…

О чем он писал, что думал, с кем общался. Мне нужно знать все о его жизни, не только о смерти.

— Понятно, — вздохнул Корытин, снимая очки. Достав из кармана носовой платок, он протер стекла и снова водрузил очки на нос. — Итак, задавайте вопросы.

— Его убили две недели назад. Мне важно знать, какие именно статьи писал Звонарев перед смертью, над чем работал, какие темы затрагивал. Мне интересен феномен его успехов. Он ведь сумел стать за очень короткое время довольно известным журналистом. Наших слушателей будет интересовать, каким образом в России возникают звезды.