Стоявшие рядом Бондаренко и Юрлов нагло улыбались. Тетеринцев метнул на них взгляд, полный ярости.
— Спасибо вам за понимание, — сказал Глебов. — Мы обязательно отметим в своей газете вашу принципиальную позицию.
— Не сомневаюсь. Всего хорошего, — сказал на прощание Тетеринцев. Положив трубку, он победоносно хмыкнул.
— Главный редактор Николай Николаевич Глебов. Прошу любить и жаловать! — провозгласил он. — Наивный дурачок, которого нужно заставить замолчать, — сказал он, глядя на Бондаренко. — Учти, этот тип все про тебя разнюхал, а мне не нужно, чтобы в их газетенке появилась статья о тебе и твоем руководителе. Вы узнали, в какой больнице лежит Кокшенов?
— Узнали, — кивнул Бондаренко.
— Отправляйтесь к нему. Вытрясите из этой пьяни все, что он знает. И главное — куда он дел магнитофон. Возьми Василия, журналист знает его в лицо как моего парламентского помощника. Ему он быстрее расскажет все, чем вам.
Если, конечно, помнит, кто его измордовал.
— Ясно, — кивнул Бондаренко.
— И найдите, наконец, эту журналистку, — приказал Тетеринцев, — нужно кончать с этим делом. Из-за разгильдяйства Малявко, не проверившего кабинет, мы теперь сидим в полном дерьме.
— Все сделаем, — сказал Бондаренко, — в чистом виде сделаем.
— Вчера уж сделали, — напомнил Тетеринцев. — Еще вот что. Не стоит с Главным разбираться вашими методами. Шум большой будет. Придумайте что-нибудь поизящнее. И как можно быстрее, пока он не отправил статью в набор. Сам понимаешь, если выйдет эта статья, я от тебя тут же откажусь. Мне помощничек с уголовным прошлым не нужен, — издевательски закончил Тетеринцев.
Бондаренко угрюмо кивнул и молча вышел, оставив хозяина в глубокой задумчивости. Взяв чистый лист бумаги, он размашисто написал на нем три фамилии — Глебов, Кокшенов и Кривцова и поставил у каждой фамилии жирный вопросительный знак.
На следующий день Дронго приехал в редакцию после полудня, когда основная масса журналистов уже находилась на рабочих местах. Его уже узнавали. Точкин приветливо поздоровался, Виола только кивнула головой, а Корытин, крепко пожав руку, увел в свой кабинет.
— Вчера вечером после вашего ухода звонил следователь, — сообщил он, понизив голос. — Кажется, у нас кто-то успешно стучит в органы. Следователя Бозина интересовало, откуда приехал никому неизвестный журналист и почему он расспрашивает всех про Звонарева.
— Откуда он узнал, что я расспрашиваю про Звонарева?
— Сорокин дал указание редакторам отделов, чтобы те помогали итальянскому журналисту в подготовке материала. Те, очевидно, поставили в известность своих сотрудников…
— Что конкретно интересовало следователя?
— Какую станцию вы представляете и почему собираете материал именно о Звонареве. Немного необычная для зарубежного журналиста тема.
— Что вы ему сказали?
— Послал к Главному, объяснив, что все детали известны Павлу Сергеевичу.
Сорокин умеет разговаривать с работниками правоохранительных органов. Он сразу находит верный тон.
— Бозин позвонил и ему?
— Нет. Насколько я знаю, пока не звонил. Во всяком случае вчера мне Павел Сергеевич ничего об этом не говорил. Вы же понимаете, что дозвониться Сорокину куда труднее, чем мне. Я хоть и ответственный секретарь такой популярной газеты, как «Московский фаталист», но все же обыкновенный журналист, а Павел Сергеевич фигура политическая. Часто встречается с министрами, депутатами. И говорить с ним не так просто — не наорешь, не припрешь к стенке.
— А Бозин орал на вас?
— Нет. Он вообще всегда говорит спокойно, старается не повышать голос. Я за две недели ни разу не видел и не слышал, чтобы он сорвался. Я говорю, если бы захотел…
— Понятно. У вас есть телефон Бозина? Кажется, его зовут Арсений Николаевич?
— Да. Вы его знаете?
— Нет. Мне рассказал про него Сорокин. Он сейчас у себя?
— Должен приехать. Вам удалось что-нибудь выудить из той информации, которую дал Точкин?
— Кое-что, весьма мало, — признался Дронго. — Есть необходимость поговорить именно с Сорокиным. И, конечно, встретиться с Бозиным, если это возможно.
— Не стоит, — вдруг сказал Корытин, — не нужно этого делать. Он потребует ваши документы, а у вас, как я понимаю, нет документов на имя Дино Конти. Да и потом любой обман легко раскрывается. Он может начать подозревать черт знает что. Поэтому вам вообще лучше с ним не встречаться.
— Обязательно повидаюсь, — возразил Дронго, — мне нужна та информация, которую может дать только Бозин.
— Как вы ему объясните свой интерес?
— Расскажу правду. В таких случаях всегда лучше говорить правду.
— Полагаете, он будет в восторге от того, что у него появился конкурент?
Обычно следователи не любят частных детективов. Тем более, если он узнает, что вас наняли для расследования убийства. Он может воспринять это как личное оскорбление или как знак недоверия лично ему. Поэтому я бы на вашем месте поостерегся.
— Ничего страшного, — улыбнулся Дронго. — Как вы думаете, кто может поддерживать негласные контакты с органами в вашей газете?
— Не знаю, — честно признался Корытин. — Вы же понимаете, что ФСБ имеет своих осведомителей почти во всех крупных газетах, выходящих в стране. И МВД наверняка имеет своих информаторов. Никто не станет бегать по редакции с криками, что он информатор органов. Но среди наших наверняка есть их осведомители. Впрочем, кое-кого я давно подозреваю.